Для парней (присуха девицы)

1. «Встану я, (имя молодца), помолясь, пойду, благословясь, из избы дверями, из двора воротами в чисто поле, погляжу и посмотрю под восточную сторону; под восточной стороной стоят три печи: печка медна, печка железна, печка кирпична. Как они разожглись, распалились от неба до земли, разжигаются небо и земля и вся подвселенная, так бы разжигало у (имя девицы) к (имя молодца) легкое, и печень, и кровь горячу, не можно бы ей ни жить, ни быть, ни пить, ни есть, ни спать, ни лежать, все на уме меня держать. Недоговорены, переговорены, прострелите, мои слова, пуще вострого ножа и рысьего когтя тоску напустить, присушить девок».

2. “Заговариваю я, (имя), полюбовного молодца (имя) на любовь красной девицы (имя). Вы, ветры буйные, распорите ее белу грудь, откройте ретивое сердце, навейте тоску со кручиною, чтобы она тосковала и горевала, чтобы он ей был милее своего лица, светлее ясного дня, краше роду-племени, приветливее отца с матерью, чтобы он ей казался во сне и наяву, в день и полдень, в ночь и полночь, чтобы он ей был в пригожество красное, во любовь залучную, чтобы она плакала и рыдала по нем, и без него бы радости не видала, утех ае находила. Кто камень алатырь изгложет, тот мой заговор превозможет. Может, слову конец на любовь красной девицы (такой-то)”.

«Четыре зарницы, четыре сестрицы: первая Марья, вторая Марфа, третья Марина, четвертая Макрида; подьте вы, сымайте тоску и великую печаль со гостей, со властей, со кручинных, но тюремных людей, солдатов-новобранцев и с малых младенцев, которые титьку сосали и без матерей осталися; наложите ту тоску и телесную сухоту, великую печаль на (имя девицы), чтобы она, (имя девицы), без меня, (имя молодца), не могла бы ни жить, ни ходить, ни лежать, ни спать, все по мне, (имя молодца), тосковать; тем словам и речам — ключенные слова».

Присуха через церковь

“Упокой, Господи, душу, в теле живущую у рабы Твоя (имя).
Боли ее сердце, гори ее совесть, терпи ее ярая кровь,
ярая плоть, легкое, печень, мозги.
Мозжитесь ее кости; томитесь ее мысли, и день,
и ночь, и в глуху полночь, и в ясный полдень,
и в каждый час, и и каждую минуту обо мне, рабе Божием (имя).
Вложи ей, Господи, огненную искру в сердце, в легкие,
в печень, в пот и в кровь, в кости, в жилы, в мозг,
в мысли, в слух, в зрение, обоняние и в осязание,
в волосы, в руки, в йоги — тоску, и сухоту, и муку,
жалость, печаль и заботу, и попечение обо мне, рабе (имя)”.

После того сотворить земной поклон.

“Жалела бы раба Божия (имя) о рабе (имя), как сама о себе (поклон).
Тосковала бы раба (имя) день и ночь, и в глухую полночь, и в ясные полдни, и каждый час, и каждую минуту о рабе (имя) (поклон).
Напусти, Господи, на рабу (имя) злую тоску,
невидимо пусть сохнет её тело, руки, ноги, мозги, кости.
Пленитесь ее мысли день и ночь, и в глухую полночь,
и в каждый час, и минуту, обо мне вечно.
Спать бы ей — не заспать бы ей меня;
есть бы ей — не заесть бы ей яеня;
пить бы ей — не Запить бы меня;
ходить бы ей — не заходить бы меня,
говорить бы ей — не заговорить бы меня.
И казался бы я ей, раб (имя), милее отца и матери,
милее всего рода и племени, милее красного солнца
и милее всех частых звезд, милее травы, милее воды,
милее соли, милее детей, милее всех земных вещей,
милее милых подруг, милее всего света вольного;
накажи Создателю, благия рабу (имя) подножию ног его (поклон)”.

Нужно прочесть три раза, а после в разное время прочитать 17 раз с поклонами; когда увидишь, что наговор подействовал, молись Богородице так:

“Утоли, Владычица, тоску, печаль в рабе (имя) по рабу Божию (имя)”.

Комбинированная присуха

Подают в три церкви поминание за упокой того человека, которому хотят нагнать любовную тоску, и потом в течение трех дней, выходя по утренним зорям, бросают на ветер горсть земля, взятой с какого-нибудь кладбища, причем каждый раз говорят:

“На море, на океане, на острове Буяне стоит бел-горюч камень, на том камне лежат три камня, на тех камнях стоят три гроба, на тех гробах три доски, на каждой доске три тоски: первая тоска убивалася, с телом расставалася; вторая тоска убивалася, с телом сопрягалася; третья тоска убивалася, в сердце вошла. К тем гробам девица (имя) приходила, от тех трех досок три доски износила; от тех гробов ветер подувает, тоску раба (имя) навевает, за упокой ее поминает; и был бы я ей, удал добрый молодец, краше красного солнца; по мне бы всегда тосковалася, сердцем со мной сопрягалася, сохла бы да не умирала, в еде бы тоски не заедала, в пойле не запивала, от первые тоски не положила бы руки, а век бы меня поминала, сохла бы да тосковала”

«Стану я, (имя молодца), помолясь, пойду, благословясь, из избы дверями, из двора воротами, выйду в чисто поле; в чистом поле стоит изба, в избе из угла в угол лежит доска, на доске лежит тоска. Я, (имя молодца), той тоске помолюся и поклонюся: о, сия тоска, не ходи ко мне, (имя молодца), поди тоска, навались на красну девицу (имя девицы), в ясные очи, в черные брови, в ретивое сердце, разожги у ней, (имя девицы), ретивое сердце, кровь горячую по мне, (имя молодца), чтобы не могла без меня, (имя молодца), ни жить, ни быть. Сим словам вся моя крепость».

«Встану я, (имя молодца), помолясь, пойду, благословясь, из избы дверями, из двора воротами в чисто поле, стану на запад хребтом, на восток лицом, позрю-посмотрю на ясно небо; со ясна неба летит огненна стрела; той стреле помолюсь, покорюсь и спрошу ее: „Куда полетела, огненна стрела?" — „Во темные леса, в зыбучие болота, во сырое коренье".— „О ты, огненна стрела! Воротись и полетай, куда я тебя пошлю: есть на Святой Руси красна девица (имя девицы), полетай ей в ретиво сердце, в черную печень, в горячую кровь, в становую жилу, в сахарные уста, в ясные очи, в черные брови, чтобы она тосковала, горевала весь день: при солнце, на утренней заре, при младом месяце, при вихре-холоде. На прибылых днях и на убылых днях, отныне и до века».

«Встану я на заре на утренней, пойду я на зеленый луг, брошу по ветру слова мудрые, что люблю ту девицу (имя девицы) жарче пламени, пусть слова мои обожгут ее сердце доброе; пусть уста ее, уста сахарны, лишь к моим устам прикасаются, от других же уст удаляются, глаза жгучие пусть глядят всегда на меня, дружка (имя молодца), добра молодца, день и ночь они, улыбаючись. О, пронзите же красной девице (имя девицы) сердце доброе мои реченьки, как стрела огня молниеносного, растопите ее мысли-думушки, чтобы все они были заняты только б мной одним, добрым молодцем (имя молодца). Я же буду ей верен до смерти, верен до смерти, до могилушки. Так же пусть и она, (имя девицы), будет мне верна. Я слова свои скреплю золотом, скреплю золотом, залью оловом, залью оловом, скую молотом, скую молотом, как кузнец-ловкач в кузне огненной, в кузне огненной, в сердце трепетном. Так неси же, ветер, словеса мои в ту сторонушку, где живет она, друг-зазнобушка (имя девицы), и вернитесь вы, словеса мои, в сердце девицы (имя девицы), что мила, люба крепче солнышка, ярче месяца».

Говорите на три зори — утреннюю, вечернюю и утреннюю:

«Стану я, (имя молодца), помолясь, пойду, благословясь, из избы дверями, из дверей воротами в чисто поле за воротами. Выйду я, (имя молодца), на три росстани и помолюся я трем братьям-ветрам: „Первый брат восток, второй брат запад, третий брат север! Внесите вы тоску и сухоту в (имя девицы), чтоб она по мне, (имя молодца), тосковала и сохла, не могла бы без меня ни дня дневать, ни часа часовать, отныне, до века и вовеки».

Наговаривают на хлеб или вино, которые дают привораживаемой, или на ее след:

«Встану я, (имя молодца), и пойду из избы в двери, из дверей в ворота, в чисто поле, под восток, под восточную сторону. Навстречу мне семь братьев, семь ветров буйных. „Откуда вы, семь братьев, семь ветров буйных, идете? Куда пошли?" — „Пошли мы в чистые поля, в широкие раздолья сушить травы скошенные, леса порубленные, земли вспаханные" — „Подите вы, семь ветров буйных, соберите тоски тоскучие со вдов, сирот и маленьких ребят, со всего света белого, понесите к красной девице (имя девицы) в ретивое сердце; просеките булатным топором ретивое ее сердце, посадите в него тоску тоскучую, сухоту сухотучую, в ее кровь горячую, в печень, в суставы, в семьдесят семь суставов и подсуставков, един сустав, в семьдесят семь жил, единую жилу становую; чтобы красна девица (имя девицы) тосковала и горевала по (имя молодца) во сне суточном в двадцать четыре часа, едой бы она не заедала, питьем она не запивала, в гульбе бы она не загуливала и во сне бы она не засыпала, в теплой паруше калиновым щелоком не смывала, шелковым веником не спаривала, пошла, слезно плакала, и казался бы ей (имя молодца) милее отца и матери, милее всего роду-племени, милее всего под луной, скатного жемчуга, платья цветного, золотой казны". Будьте вы, мои слова, крепки и лепки, крепче камня и булата. Ключ моим словам в небесной высоте, а замок в морской глубине, на рыбе на ките; и никому эту кит-рыбу не добыть и замок не отпереть, кроме меня, {имя молодца). А кто эту кит-рыбу добудет и замок мой отопрет, да будет как древо, палимое молнией».

Наговаривают на пищу или питье, которые дают привораживаемой, или на ее след:

«Стану я, (имя молодца), помолясь, пойду, благословясь, из избы дверями, из двора воротами в чисто поле. На желтом песке есть белая рыбица. Как белая рыбица тоскует и мечется и не может без воды жить, ни дневать, ни часу часовать, на всяк день и на всяк час и как у белой рыбицы прилегла чешуя от головы до хвоста, так бы прилегли ко мне, (имя молодца), у нее, (имя девицы), думы и мысли на всяк час и на всяк день, и на ветхий месяц, и на новый месяц, и на перекрой месяц и во все двадцать четыре часа, всегда, ныне, и присно, и во веки веков».

«Встану я, (имя молодца), и пойду из дверей дверями, из ворот воротами, под восток, под восточную сторону, под светлый месяц, под луну небесную, к тому синему морю, синему морю-окияну. У того у синего моря лежит бел Алатырь-камень; подтем под белым Алатырем-камнем лежат три доски, а под теми досками — три тоски тоскучие, три рыды рыдучие. Подойду я близехонько, поклонюсь низехонько. „Вставайте вы, матушки, три тоски тоскучие, три рыды рыдучие, и берите свое огненное пламя; разжигайте (имя девицы) девицу, разжигайте ее во дни, в ночи и в полуночи, при утренней заре и при вечерней. Садитесь вы, матушки три тоски, в ретивое ее сердце, в печень, в легкие, в мысли и в думы, в белое лицо и в ясные очи, дабы (имя молодца) казался ей пуще света белого, пуще солнца красного, пуще луны небесной; едой бы она не заедала, питьем бы она не запивала, гульбой бы не загуливала; при пире она или при беседе, в поле она или в доме — не сходил бы он с ее ума-разума". Будьте вы, мои слова, крепки и лепки, крепче камня и булата. Замыкаю я вас тридевятью замками; запираю я вас тридевятью ключами. Нет моим словам переговора и недоговора, и не изменить их ни хитрецу, ни мудрецу».

Читают на подаваемое питье:

«Лягу я, (имя молодца), помолясь, встану я, благословясь; умоюсь я росою, утрусь престольною пеленою, пойду я из дверей в двери, из ворот в ворота, выйду в чисто поле, во зеленое поморье. Стану я на сырую землю, погляжу я на восточную сторонушку. Как красное солнышко воссияло, припекает мхи-болота, черные грязни, так бы припекала, присыхала (имя девицы) о мне, (имя молодца),— очи в очи, сердце в сердце, мысли в мысли; спать бы она не засыпала, гулять бы она не загуляла. Аминь тому слову».

На огонь

“Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь!
В печи огонь горит, палит и пышет, и тлит дрова:
так бы тлело, горело сердце у рабы Божией (имя)
по рабу Божием (имя) во весь день, во всяк час,
всегда, ныне и присно, и во веки веков, аминь”.

На еду, питье

“Лягу я, раб Божий (имя), помолясь,
и встану, перекрестясь, и пойду я из дверей в двери,
из ворот в ворота, в чистое поле, под чистые звезды,
под лун (луну) Господень. И лежат три дороги:
и не пойду ни направо, ни налево;
пойду по середней дороге, и та дорога лежит через темный лес.
В темном лесу стоит древо тоски: тоскует и горюет тоска,
печалуется (печалится), и поселяю я ту тоску в рабу Божию (имя);
взойди в ее белое тело, и в ретиво сердце. и в русые косы,
в кровь горячую в руду кипучую,
чтобы она по рабе Божием (имя) тосковала,
и все бы она обо мне думала; в питье бы она не запивала,
в естве бы она не заедала, во сне бы она не засыпала
и завсегда бы она меня, раба Божия, на уме держала.
Как солнцу и месяцу помехи нет,
так бы и моему заговору помехи не было.
Аминь, аминь, аминь!”

Говорят по три раза на три зари — утреннюю, вечернюю и утреннюю:

«На море на окияне, на острове на Буяне лежит камень, на том камне сидит красна девка (имя девицы), и идет к ней (имя молодца), и говорит ей: „Ты меня не убойся, я пришел, твой товарищ, тебя соблазнить, чтобы тебе меня почитать и всегда на уме держать, в еде бы не заедать и в питье бы не запивать, во сне бы не засыпать, в гульбе бы не загуливать; бросалась бы тоска в ночное окошко, в полуденное окошко, в денное окошко; казался бы я тебе краснее красного солнца и светлее светлого месяца, милее отца и матери, роду и племени, вольного света, разного цвета, что на свете цветет". Будь ты, мой приворот, крепче камня, крепче железа отныне и до века».

«Исполнена еси земля дивности. Как на море на окиане, на острове на Буяне есть горюч камень Алатырь, на том камне устроена огнепалимая баня; в той бане мечутся тоски, кидаются тоски и бросаются тоски из стены в стену, из угла в угол, от пола до потолка, оттуда чрез все пути и дороги и перепутья, воздухом и аером. Мечитесь, тоски, киньтесь, тоски, в буйную ее голову, в тыл, в лик, в ясные очи, в сахарные уста, в ретиво сердце, в ее ум и разум, в волю и хотение, во все ее тело белое, и во всю кровь горячую, и во все кости, и во все суставы, в семьдесят суставов, полусуставов и подсуставов; и во все ее жилы, в семьдесят жил, полужил и поджилков; чтобы она тосковала, горевала, плакала бы и рыдала во всякий день, во всякий час, во всякое время; нигде бы пробыть не могла, как рыба без воды. Кидалась бы, бросалась бы из окошка в окошко, из дверей в двери, из ворот в ворота, на все пути и дороги, и перепутья с трепетом, тужением, с плачем и рыданием, зело спешно шла бы и рыдала, и пробыть без того ни минуты не могла. Думала бы об нем не задумала, спала бы не заспала, ела бы не заела, пила бы не запила и не боялась бы ничего, чтоб он ей казался милее свету белого, милее солнца пресветлого, милее луны прекрасной, милее всех, и даже милее сна своего во всякое время: на молодой месяц, под полный месяц, на перекрое и на исходе месяца. Сие слово есть утверждение и укрепление, им же утверждается, укрепляется и замыкается. Еще ли кто человек, кроме меня, покусится отмыкать страх сей, то буди, яко червь в свинце ореховом. И ничем, ни аером, ни воздухом, ни бурею, ни водою, дело сие не отмыкается».

«Встану я, (имя молодца), утром рано, пойду в луга изумрудные, умоюсь там росою целебною, студеною, утрусь мхами шелковыми, поклонюсь солнцу красному, ясной зореньке и скажу я солнцу красному: „Как ты, солнышко, печешь-припекаешь цветы и травушки, так пусть и она, (имя девицы), припечется ко мне, (имя молодца), крепко-крепко, горячо-горячо, и будем мы как два цветка иван-да-марья жить вместе и любиться крепко, радоваться и ворковаться, как голубки порой вешнею. А ты, солнышко, приласкай нас, обогрей нас, чтоб никто не расхолодил и не разлучил нас во все дни, месяцы и годы живота нашего. Пусть она, (имя девицы), с этой минуты и легкого часу не спит, не ест, а все думает только обо мне, добре молодце (имя молодца), а сердечко ее грустит и рвется ко мне, как птичка на волю из неволюшки. Пусть я, (имя молодца), ей так буду с сего часу люб, как она мне и моему ретивому сердцу". Слова мои сердечны, искренни, верны и крепки».

«На море на окияне есть бел-горюч камень Алатырь, никому неведомый, под тем камнем сокрыта сила могуча, и силы нет конца. Выпускаю я силу могучу на (имя девицы) красну девицу; сажаю я силу могучу во все суставы, полусуставы, во все кости и полукости, во все жилы и полужилы, в ее очи ясны, в ее щеки румяны, в ее белу грудь, в ее ретиво сердце, в утробу, в ее руки и ноги. Будь ты, сила могуча, в (имя девицы) красной девице неисходна; а жги ты, сила могуча, ее кровь горючую, ее сердце кипучее на любовь к (имя молодца) полюбовному молодцу. А была бы красна девица (имя девицы) во всем послушна полюбовному молодцу (имя молодца) по всю его жизнь. Ничем бы красна девица не могла отговориться: ни заговором, ни приговором, и не мог бы ни стар человек, ни млад отговорить ее своим словом. Слово мое крепко, как бел-горюч камень Алатырь. Кто из моря всю воду выпьет, кто из поля всю траву выщиплет, и тому мой заговор не превозмочь, силу могучу не увлечь».

Взять две стеариновые свечи, накрасить их чернилами или сажей. На каждой из этих свечей написать у самого верха свечи первые буквы имени и отчества лица, на которое делают приворот. Затем буквы эти обтыкать иголками, зажечь свечи и, когда они будут гореть и иголки падать, то при каждом падении дуть в ту сторону, где предполагается место жительства лица, мысленно посылая ему это дуновение, и читать наговор:

“Стань не благословясь, пошел, не перекрестясь,
из дверей в двери, из ворот в ворота, вышел в чистое поле,
стал оборотился, свистнул тридевять раз и хлыстнул тридевять раз,
вызвал тридевять сил. Вы, слуги верные, сослужите мне службу правильно, запрягите коня вороного и съездите за тридевять земель.
Там есть в одном тереме красна девица.
Вы ей пересеките пути и дороги.
Оли-якш и сам черт-рыцарь, пройдите чрез ворота,
чрез окна, чрез трубу, чрез огонь и пдамя и взойдите в сердце ее,
возьмите крови алой и волос цвета белого,
посадите на коня вороного и привезите в чистое поле, —
чрез горы, чрез воды, чрез огонь и пламя и по сырой земле,
чтобы вас не задержали на пути и на дороге.
Оли-якш и сам черт-рыцарь, вы привезите девицу в чистое поле
и покажите ей тридевять молодцов, тридевять демонов,
тридевять дьяволов и приведите меня, раба, и посадите меня, раба,
за столы дубовые и за виноградные и поставьте на столы разрыв-траву,
чтобы я, раб, показался ей милее света белого,
жарче солвца красного. Я вложу ей сухоту сердечную и точку незабвенную,
чтобы она меня не забывала ни днем ни ночью.
Я, раб, сяду на коня вороного и влечу в нее
с огнем-пламенем и сухотой сердечною.
Я землей засушу ее, я огнем зажгу сердце ей,
я возьму крови алой, я спою кровь алую.
Оли-якш и самому черту-рыцарю, я возьму тебя,
заберу тебя, со спины тебя, со хребта и с живота тебя,
чтобы не запить тебе, и не загасить себя,
и не забыть тебе ни днем, ни ночью раба такого-то,
Я пройду в тебя с огнем-пламенем,
я вложу тебе сухоту сердечную, чтобы ты не могла меня забыть
ни на земле, ни на воде, ни на огне.
A сами слуги верные, дар дарю от красной девицы: крови алые.
Я сам, раб, на коня вороного Оли-якш и сам черт-рыцарь,
место, али сечес тукулись суйда вали
симеули пашта мейла суйда дербу оршимет сатана
мери муста сердце серби анка вали муйда аста мейла
туку палимет ристе арх суса аки”.

«Стану я, (имя молодца), помолясь, пойду, благословясь, выйду в чисто поле, в широкое раздолье; навстречу мне среди чистого поля и широкого раздолья — семьдесят буйных ветров, семьдесят вихоров, и семьдесят ветровичей, и семьдесят вихоровичей. Пошли они на Святую Русь зеленого лесу ломать, и на поле из корней вонь воротить, и пещеры каменные разжигать. И тут я, (имя молодца), помолюсь им и поклонюсь. „О вы есть семьдесят буйных ветров, семьдесят вихоров, и семьдесят ветровичей, и семьдесят вихоровичей. Не ходите вы на Святую Русь зеленого лесу ломать, из корней вонь воротить и пещеры каменные разжигать. Подите вы, разожгите у (имя девицы) белое тело, ретивое сердце, памятную думу, черную печень, горячую кровь, жилы и суставы и всю ее, чтобы она, (имя девицы), не могла бы ни жить, ни быть, ни пить, ни есть, ни слова говорить, ни речи творить без меня, (имя молодца). Как меня она, (имя девицы), увидит или глас мой услышит, то бы радовалось ее белое тело, ретивое сердце, памятная дума, черная печень, горячая кровь, кости и жилы, и все у ней суставы веселились. Так бы она сохла, как кошеная трава с поля; как не может быть рыба без воды, так бы не могла бы быть она без меня, (имя молодца)". Тем моим словам и речам ключевые слова».

Наговаривают на соль, пиво, пряник или вино.

«На русской и на немецкой земле есть огненный царь, высушил он реки, и озера, и мелкие источники, и как нынешних высушил, так бы сохла (имя девицы) по (имя молодца) двадцати четырех часу дневных и ночных, на новом месяце, и на ветхом месяце, и на перекрой месяце, и во все меженные дни; и не могла бы (имя девицы) ни жить и ни быть, ни есть без меня, (имя молодца), в семидесяти суставах и в семидесяти жилах, в подпятной жиле и в подколенной жиле, и в пространной жиле, и везде бы сохло и болело у (имя девицы) по мне, (имя молодца). Днем на солнце и ночью при месяце, и при частых звездах, и при частых дождиках, двадцать четыре часу ночных и дневных, на утренней заре, на вечерней заре, на новом месяце и на ветхом месяце, и на перекрой месяце, во все меженные дни не могла бы она, (имя девицы), без меня, (имя молодца), ни жить, ни быть. Есть в чистом поле печь медная, накладено в ней дров дубовых. Как от тех дров дубовых сколь жарко разгорается, и так бы разгорелось у (имя девицы) по мне, (имя молодца), легкое и печень, и кровь горяча. Всем моим словам ключ и замок».

Трижды плюнуть.

«Выйду я на улицу, посмотрю в чисто поле. В чистом поле есть семьдесят семь медных светлых каленых печей, на семидесяти семи медных светлых каленых печах по семьдесят семь яги-баб, у тех у семидесяти семи яги-баб есть по семьдесят семь дочерей, у тех у семидесяти семи дочерей есть по семьдесят семь клюк и по семьдесят семь метел. Помолюся и покорюся я, (имя молодца), этим яги-бабовым дочерям: „Гой еси, вы, яги-бабовы дочери, присушите и прилучите (имя девицы) к (имя молодца), метлами следы запашите, клюками заключите, бейте-убивайте подпятную жилу, бейте-убивайте подколенную жилу, бейте-убивайте корекористый дуб, бейте-убивайте медны калены печи. Как горят пылко и жарко медные печи, так же бы (имя девицы) пеклась и калилась во всякое время, во всяк час, утром рано, вечером поздно, о середки дня, о полуночи, на утренней заре и на вечерней заре, на новом месяце, и на ветхом месяце, и на перекрое месяце; не могла бы она, (имя девицы), ни жить, ни быть, ни пить, ни есть, во сне не засыпала, в питье не запивала, во еде не заедала, с добрыми людьми во беседы не засиживала, все меня, (имя молодца), на уме держала; и казался бы ей я, (имя молодца), светлее светлого месяца, краснее красна солнышка, любее отца и матери. Ветры-ветерочки, буйны вихорки, спущу я свои слова, свою статью на свою сторону, где ее найдете, тут ее возьмите — на широкой улице, во мшаной хоромине, во дверях, воротиках».

«Стану я, не помолясь, пойду, не благословясь, из избы не дворами, из двора не воротами в чисто поле. В том поле есть море-окиян, в том море есть Алатырь-камень, на том камне стоит столб от земли до неба огненный, под тем столбом лежит змея жгуча, опалюча. Я той змее поклонюсь и покорюсь: „Гой еси ты, змея, не жги, не пали меня, полетай под восточну сторону, в высокий терем, в новый покой, на пухову перину, шелкову подушку, к девице (имя девицы), разожги и распали у той девицы белое тело, ретивое сердце, черную печень, горячую кровь, все подпятные и занокотные жилы; чтобы она, (имя девицы), не могла ни жить, ни быть, часу часовать и минуты миновать; поутру вставала — обо мне бы, (имя молодца), вздыхала, меня бы величала, ни с кем бы она думы не думала, мыслей не мыслила, плоду не плодила, плодовых речей не говорила, ни с отцом бы, ни с матерью, ни с родом, ни с племенем, кроме меня, (имя молодца), все бы она, (имя девицы), со мной, (имя молодца), думу думала, мысли мыслила, плод плодила, плодовые мысли говорила, на ветхий и на новый месяц, и на перекрой месяц". Будьте те мои слова недоговорены, переговорены, все сполна говорены, ключ сим словам в зубы, замок — в рот».

Заговор, чтобы повернуть женское сердце к себе.

Для этого купите две свечи. Одну свечу покупают в женский день (среда, пятница, суббота), а вторую в мужской день (понедельник, вторник, четверг). Заговор читают три дня подряд на утренней и на вечерней заре. Обе свечи зажигают всякий раз, когда читают заговор. Когда будете читать в последний раз, свечи должны прогореть полностью. Заговор читают так:

Во имя Отца и Сына и Святого Духа, Аминь!
Лягу я раб Божий (имя) помолясь,
Встану на заре утром перекрестясь,
Выйду из дверей в двери, из ворот выйду в ворота,
Пойду я в чисто поле широкое раздолье,
Под зарю красную, под солнце ясное.
В поле том лежат три дороги,
Не пойду я и не ступлю по двум путям,
Пойду я по той, что прямо, на пути моем будет яма.
За той глыбокой ямицей темный лес стоит,
Под сухим деревом в том лесу сухота сухотущая спит.
И во сне она не храпит, а плачет, страдает,
Спящими очами слезы проливает,
И во сне своем имя мое говорит.
Встань сухота сухотущая, проснись,
В слезах своих отразись, в образ мой превратись,
Пойди и найди мою жену,
Напусти на нее свою сухотущую сухоту,
Войди в нее, в ее тело – бело,
Чтобы душа у нее обо мне день и ночь болела.
Ныла, страдала, продыху ни днем ни ночью не знала,
Войди в ее кровь, в ее соболиную бровь,
В косы ее русые, печень ее алую,
Напусти ты на нее любовь небывалую.
Чтобы она, моя жена, раба Божья (имя),
по мне день и ночь тосковала,
Спать с именем легла, с именем моим по утру вставала.
Все суточные часы обо мне думала и страдала,
Размышляла бы и гадала.
Как я, раб Божий (имя), к ней приду
и ее за руки белые возьму,
К сердцу своему прижму, за шею лебединую обниму.
Встань тоска, сухота, проснись,
В образ мой, раба Божьего (имя), обратись.
Пойди, найди и войди в сердце рабы Божьей (имя).
На ныне, на вечно и на бесконечно.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Да будет так. Аминь.

Слово "жена" можно менять...